http://www.k-77.com/

Личный состав (срочной службы) подводной лодки К-85 принявший лодку на

 Балтийском заводе 31 января 1964г. и летом 1966 г. ходивший на ней

(впервые 651 проект входил в Средиземное море) на боевое дежурство.

Капитан 3 ранга – замполит Шипенко, на корабле с 1965г. 

К-85, с 25.07.1977 г. Б-124 [з/н 553].бортовой № 148 (190); в/ч 40621.

25.10.1961 г. заложен на Балтийском судостроительном заводе им.

спущен на воду 31.01.1963 г. и позже переведён для прохождения

испытаний в Северодвинск; Перешел по Беломоро - Балтийскому

каналу на Северный флот.

22.01.1965 г. зачислен в состав КСФ; вошёл в состав 35-й ДиПЛ 1-й

Краснознамённой ФлПЛ с базированием на губу Запалная Лица -

Малая Лопатка (Мурманская область);

в 1966 г. впервые среди кораблей этого проекта выполнял задачи

10.1969 г. в составе дивизии переформирован в 35-ю ДиПЛ 9-ой ЭПЛ

КСФ с базированием на губу Ара в Видяево (Мурманская область);

в период с 9.04.1971 г. по 16.01.1974 г. проходил средний ремонт на

СРЗ-35 в Мурманске;

25.07.1977 г. переклассифицирован в БПЛ;

24.12.1981 г. перечислен в состав ДКБФ и перешёл по Беломоро-

Балтийскому каналу на Балтику; вошёл в состав 16-й ДиПЛ 14-й

ЭПЛ ДКБФ с базированием на Лиепаю;

в 1983 г. поставлен в средний ремонт на СРЗ-29 с модернизацией

(включая переооборудование аккумуляторных ям для свинцово-

кислотных АБ);

01.11.1989 г. выведен из боевого состава флота,законсервирован и

 поставлен в Лиепае на прикол;

01.10.1990 г. переформирован в состав 58-й БрПЛ ДКБФ;

31.12.1990 г. расконсерврован и снова введён в строй;

30.06.1993 г. исключён из боевого состава флота, передан в ОРВИ

для утилизаци, поставлен на отстой в Лиепае;

в 1994 г. при выводе с территории Латвии российских войск

оставлен в полузатопленном состоянии в Лиепае;

в сентябре 1995 г. был поднят и продан частной фирме для разделки

на металл.

Отцы командиры: Командующий Северным Флотом адмирал Лобов.

Командующий 1 краснознамённой флотилией адмирал Сорокин.

Командующий 35 дивизией пртивоавианосных подводных ракетонесущих

крейсеров : Контр-адмирал Егоров.

Зам. Комдива капитан 1 ранга Пироженко.

КРПЛ - К-85; В/Ч-40621; заводской номер 553 Балтийского завода. Бортовой № 148 (190).

Командир капитан 2 ранга Грибков до 1965г.

Старпом   капитан 2 ранга Склянин с 1965г командир.

Старпом   капитан 2 ранга Куркин.

Помощник командира капитан 3 ранга Малолетов.

Замполит капитан 3 ранга Татаренцев до 1966г.

Замполит капитан 3 ранга Шипенко с 1966г.

Штурман   БЧ-1 капитан 3 ранга Бардин.

Командир БЧ-2 ракетчики ст. лейтенант – капитан 3 ранга Михайлов Виктор Павлович.

В 1966г. прибыли:

Офицер команды управления кр П6 ст. лейтенант Бырдин Валерий.

Офицер команды управления кр П6 ст. лейтенант Орлов.

Офицер команды управления? кр П6 ст. лейтенант Перец.

Командир БЧ-3 минно-торпедной группы капитан 3 ранга Андропов –

- секретарь парторганизации.

Командир БЧ-4 капитан-лейтенант Крикун Валерий Петрович.

Командир БЧ-5 механик - капитан 3 ранга Милокостов.

Командир группы движения ст. лейтенант Васюк.

Врач капитан - медицинской службы Король Николай Николаевич.

Личный состав

БЧ-1

Боцман ст.1ст. Миша П. Колодий

Боцман ст.1ст.  Миша Герасимов

Ст.2ст. Александр Добыш

Рулевой сигнальщик ст. матрос Тойва Уштал

Штурманёнок матрос Демский

БЧ-2

Ст.1ст. сверхсрочник Борис Корастелёв

Ст.1ст. сверхсрочник Сергей

Ст. команды старта ст. матрос Ваня Смагин

матрос Гриша

Ст. команды автопилота гл. старшина Гена  Ерохов

Ст. матрос Вадим Литвиненко приборы фазирования

Ст. команды управления гл. старшина Максим Вольнов

Приёмопередатчики матрос Юра Стаханов

Специалист по приборам П5 ст. матрос Толя Байдак

Управление к/р матрос Петя Бражник

Управление к/р матрос Белокобильский

Управление к/р матрос Черняк

БЧ-3

Ст. 1ст. Горшенёв Б.Г.

Ст. 2ст. Секретов В.Н.

Ст.1ст. Фёдоров С.И.

Ст. 1ст. Кравченко И.Ф.

БЧ-4

Радист ст.1ст. Володя Чашин

БЧ-5

Дизелист гл. старшина Крат В.И.

Дизелист старшина 1 ст. Черевань

Ст. матрос Шиповский В.М.

Ст. 1 ст. Секлетин Е.Ф.

Электрики

Гл. старшина Георгий Делианиди

матрос Иванов (дагестанец)

Трюмные

Гл. старшина Кузнецов А.Е. старшина команды.

Ст. 2ст. Щербаков А.М.

Ст. 2 ст. Шустров В.И.

Ст.2ст. Дмитриенко А.И.

Ст. 2ст Пышнов Л.П.

Химик-санинструктор ст. 1 ст. Володя  Ходаковский.

Кок ст.1ст. Альфред  Каспаранс

Ещё был шаман «Особист» Нормальный парень ст.2ст., но он редко с нами

 контачил, поэтому я забыл, как его звали.

Экипажам было известно, что лодки 651 и675 проектов –

одноразового применения.Атомоходы и дизельные лодки

 первогопоколения этой серии с крылатыми ракетами на борту

производили залп лишь изнадводного положения, и пока ракеты

летели, лодка погрузиться не могла. Так что шансов выжить после

 выполнения боевой задачи – практически никаких. Об этом знали.

 Знали …. и службу несли.

В. Парафонова

Прости железо – много лет я носил это в себе, сегодня мне 66, что-то произошло и я хочу

оставить Вам свою память о шестидесятых, которые принято считать оттепелью в СССР, но не

в холодной войне между СССР и США. В мире, как и в России, у каждого были свои шестидесятые.

Хочешь, не хочешь, а мощи военно-морского флота СССР боялись и за это  уважали.

Призыв.Итак, город Северодвинск, ноябрь 1962 г. Я вышел из барака, обогнул его с наветренной стороны.

Тёплая струя ударила в подмерзающую землю, на душе стало легче. Ветер со  стороны порта донёс запах моря.

Я вздохнул полной грудью. Море, о котором мечталось всю жизнь, было совсем рядом. Я свернул за угол и

пошел к входу в барак. Нас - команду новобранцев, прибывших из Москвы, и вобравших в себя по дороге

призывников из других городов,  временно разместили в бараке, стоящем посреди поля или скорее пустыря

между КПП войсковой части и портом. Мне вспомнились последние дни в Москве. Проводы дома я не помнил,

помнил автобус, маму, едва сдерживающую слёзы. Только когда мои родители пришли домой, мама дала

вою слезам, но отец сказал ей: «Валя, ты не на фронт его проводила. Время мирное, вернётся настоящим мужчиной».

Отец воевал, он ушел добровольцем, хотя имел бронь, ушел в 1941г. сразу после моего рождения. Воевал на

Юго-Западном фронте. В 1943 г. под Белгородом. Рота, в которой он служил, пошла на прорыв и попала

в окружение. Отец прошел фашистский плен и наш «Смерш» (в СССР был такой лагерь – «смерть шпионам»

- в котором проходили проверку все военнослужащие, побывавшие в плену), остался жив, вернулся в 1945 г.

За что я ему всю жизнь был благодарен. Я вспомнил  пересыльный пункт на Красной Пресне. Первый

солдатский обед, построение на перроне перед отправкой, народу было много, митинг. На митинге выступал

член райкома ВЛКСМ. Я вспомнил, как подумалось: «Ведь я уеду, а ты, призывающий нас: «Встать как

один на защиту Родины», останешься в Москве. Мы и без тебя знаем, что Родину надо защищать, но у

каждого Родина - это своё и агитировать нас за это не надо. Плацкартный вагон, новобранцы на

всех трёх полках, ребята бодрятся, они молоды, многие впервые оторвались от дома. Куда едем, не

знаем. Сопровождающие – старшины из тех войсковых частей, куда нас везут. Они держатся особняком.

Их дело смотреть за дисциплиной и командовать караулом, который поставлен на все двери всех вагонов.

Правда на остановках можно сбегать на почту, отправить письмо, купить сигарет или что-нибудь поесть.

Ехать не скучно, народ молодой, кто разговоры разговаривает, у кого гитара или гармонь - поют.

Я больше читал, забравшись на вторую полку. Запомнился парень с медалью «За покорение целинных земель»,

он здорово рассказывал, как они пахали, как они сажали, вырастили урожай, и тут его призвали.  На вторые сутки

проехали Архангельск, скоро по разговорам сопровождающих старшин, прибудем. Народ начинает выбрасывать

лишнюю еду в окна. Я, зная, что он скоро буду призван, для подготовки прочёл «Три товарища»,

«На западном фронте без перемен» Ремарка,

«Огонь» Барбюса. Вооруженный знанием, я чувствовал себя бывалым солдатом. Нет, еду выбрасывать

нельзя, ещё пригодится. И это сыграло положительную роль. Почти сутки не ставили на довольствие, а я сам был

сыт, да и ребятам тоже досталось. Барак был классический - длинные двухъярусные широкие нары,

сколоченные из досок, казалось, не имели ни конца, ни начала. Я устроился на верхней полке, достал банку

тушенки, складную походную вилку и механическую открывалку консервных банок. Это был не обычный

консервный нож, а механизм с опорной шестернёй и режущим резцом. Лихо, открыв банку, я собрался

приступить к еде, но в этот момент к нарам быстро подошел парень и протянул свою консервную банку.

Я открыл её парень взял открытую банку и быстро ушел - вскоре появился снова, и снова с банкой -

я открыл и её. Парень пришел ещё он так внимательно следил за процессом открытия консервных банок,

что мне стало ясно - дело не в содержании банки, а в процессе её открытия. На третий раз парень, весь сияющий,

ушел и больше не приходил - видимо банки кончились. В проходе между нар появились матросы в робах.

С видом хозяев они подходили к новобранцам и отбирали понравившиеся им вещи. Это было неприятно,

но мы сознавали - всё равно скоро переоденут, а вещи, в которых мы приехали, утилизируют или, если настоять,

отправят на родину. У меня отобрали шарф, и кожаные перчатки, жалко не было, может быть чуть, чуть  

обидно. Могли бы попросить, а они отбирали.Стройся! Новобранцы спрыгивают с нар, встают в разношерстную

шеренгу и по команде сопровождающего не в ногу, гражданской толпой идут к воротам войсковой части.

Конечно - первое, что встречает призывника это военно-морская баня. Она ничем не отличается от гражданской,

два крана с горячей и холодной водой, шайки, мочалки, мыло всё как обычно. Впрочем, баня объединяет. Толпа

голых парней. Нет ни званий, ни различий. Все равны как перед Всевышним. Все готовы помочь друг другу.

С тела смывается не только недельная грязь, а и все вольные и не вольные грехи. Чистый, насухо вытертый

казённой простынёй, ты чист. И в этот момент понимаешь всё, что было до того уже называется прошлое.

С этого мгновения начинается новая жизнь.  Помылись - цепочка голых патсанов бегом в баталерку –

проходим мимо окошек бталерки. «Размер?» - кричит из окошка матрос, выдающий робы. «Сорок восьмой!».

Из окошка вылетает комплект – галанка, брюки, синий с белыми полосками воротничок – гюйс, тельник, трусы,

байковые портянки. «Размер?» - «Сорок третий»,

- из окошка вылетают кирзовые сапоги. «Размер?» – шинель с ремнём и шапкой ушанкой.

Старшина высунулся из окошка, взглянул на мня, в протянутой руке ушанка, мои руки заняты, ушанка

с размаху оказывается на моей голове, она закрывает брови и держится на ушах. «Велика – товарищ старшина!»

«Не на юг приехал на север! Ещё благодарить будешь!» Пророческие слова - действительно благодарил.

Оделись – «Становись! В казарму шагом марш!». Стараемся держать ногу, мы уже не сброд

гражданских, мы строй матросов Северного флота СССР, хотя до матросов нам ещё далеко.

Учебный отряд.

Казарма – кирпичное пятиэтажное неоштукатуренное здание. Кирпич тёмно-красный, от времени

и холода даже с чёрным налётом. Двери большие широкие, от частого открывания – закрывания

очень изношенные. Лестничные марши широкие. Две роты одна бегом вверх, другая бегом вниз

свободно расходились на них. Ступени серые - бетон с мраморной крошкой. Перила – сварное чёрное

ограждение, поручень - деревянный покрашен коричневой краской. Стены – синяя масляная краска –

казарма же военно-морская. Наш этаж четвёртый. Вход прямо с лестничной площадки, через двухстворчатые

большие двери. Как откроешь, упрёшься в дневального стоящего у тумбочки. Тумбочка деревянная

покрашена коричневой масляной краской. На стене – стенд на нём много инструкций, которые надо

знать, и их знали, но на стенде их, ни кто не читал. Над стендом – военно-морской флаг. На груди у

дневального  дудка – медный никелированный свисток – длинной в ладонь - изогнутая трубка с полым

шариком на конце. Дудка держится на такого же цвета цепочке, одетой на шею дневального и красиво

спускающуюся с обоих плеч к вырезу в голанке. Сама дудка (свисток) крепится крючком за вырез

в голанке. Налево от поста дневального огромный зал с асфальтовым полом, опорными

квадратными колоннами – пиллерсами и широким коридором посередине. По своей ширине зал

от одной внешней стены до другой. Во внешних стенах большие окна. Между внешней стеной и

рядом пиллерсов свободно помещаются спинка к спинке две двухъярусные койки. Ещё два таких

сооружения ставятся вплотную к ним. Таким образом, получается ячейка из восьми спальных мест –

четыре внизу, четыре вверху. Рота – триста человек – значит триста коек. Четыре взвода по семьдесят

пять человек. Между спальными пространствами взводов – пирамиды с оружием. Оружием

матроса учебного отряда является автомат Калашникова. Широкий коридор между пиллерсов предназначен

ля построений. Он так просторен, что можно устраивать смотры команды, он позволяет первой шеренге

делать два, а то и три шага вперёд. Старшины свободно маршируют перед строем для доклада старшине

роты. Напротив дневального левее входа – бытовая комната с гладильными досками, швейной

машинкой, туалетными столиками для стрижки. Далее баталерка - кладовая завхоза (баталера), и

Ленинская комната для политзанятий и самоподготовки личного состава. Хотя я не видел за восемь

месяцев ни одного самоподготавливающегося. Там матросы обычно писали письма домой. Ленинская

комната была увешана портретами героев, рассказами об их подвигах, уставлена их бюстами.

На стенах висели вымпелы и грамоты, когда-то заслуженные ротой. К сожалению их, было так много,

что я ничего не запомнил. Глаза разбегались. Переизбыток информации часто играет обратную

роль, информация уже не воспринимается, а просто фиксируется внешне.  Нам указали наши спальные места.

Мне досталось верхнее. В проходе между койками тумбочки для личных вещей тоже в два яруса. Тумбочка на

двоих. Вещи в ней должны лежать по заведённому порядку – слева направо мыло в мыльнице, зубная щётка, зубная

паста, за ними одеколон, допускалась одна книга для чтения. Вещи соседа должны быть расположены на той же

полке в порядке зеркального отражения. Если зубная щётка лежит на месте зубной пасты – наряд (направление

на хозяйственные работы) вне очереди, то же самое с любой другой вещью. Моим соседом по тумбочке оказался

Толя Смирнов (Тоха), так мы и пользовались восемь месяцев одной тумбочкой Максим Вольнов и Толя Смирнов.  

Койки все должны быть аккуратно заправлены. На одеялах нашиты красные треугольники со стороны ног,

чтобы матрос не перепутал. Нижняя простыня и простыня пододеяльник должны быть натянуты

без складок. Одеяла выглажены специально приспособленной для этого доской. Подушки выкладываются по

шнурке, не дай Господь, подушка высунется за линию – наряд хозяину подушки вне очереди. Убрать

койку наука не сложная, надо только хотеть, чтобы казарма выглядела опрятно. На самом деле это

курс молодого бойца. Неопрятный матрос и оружие своё не будет держать в порядке, и порох может подмочить.

А уж на подводной лодке, в замкнутом пространстве, неопрятный матрос ни дай Господь.      Первое построение.

Звучит дудка – все должны встать смирно. «Рота! В две шеренги становись!» Мы уже знаем - по росту слева

направо и один за другим. Отцы- командиры. Командир учебного отряда капитан первого ранга Жук – офицер

крупного телосложения, высокий, представительный. При встрече с ним проникаешься уважением не только к

нему, а и ко всему военно-морскому офицерскому корпусу.  Командир роты капитан Алексеев. Капитан,

а не капитан-лейтенант, так как просвет и звёзды на погонах не желто-золотые, а серебристые, что обозначает

– офицер не принадлежит к плавсоставу. Офицер выше среднего роста. Не полный, но и не худой.

Его особенностью был его голос. Он, когда командовал – команды произносил фальцетом. Командир взвода

капитан Винников. Среднего роста, худощав, лицо худое, взгляд острый, но добрый. Винников хорошо

чувствовал профессионалов, и хорошо к ним относился. У меня с ним сложились хорошие, доверительные

отношения. Заместитель командира роты по политической части – капитан-лейтенант Закусов. Среднего роста.

Лицо круглое, всегда излучало лукавую улыбку. Когда смотришь на него – чувствуешь, сейчас скажет незабываемый

афоризм.        Старшины: Главный старшина роты Суслов (позже в народе Папа Карло) – матрос крепкого

телосложения, высокий и широкий, в лице есть что-то азиатское - широкие скулы, чуть суженные глаза,

чёрные прямые волосы, нос широкий прямой, чуть сутулится, при ходьбе слегка пружинит, человек с

народным юмором. Старшина Шумейко – круглолицый, улыбчивый, постаршински – строгий. Старшина

Наливкин – друг старшины Шумейко, чем-то похожий на него, Наливкин, кажется, носил усы (усы на

флоте разрешались только как национальная гордость). Старшина Шрамко – худощавый, чуть выше среднего

роста, самый культурный старшина учебного отряда, даже когда ругается матом, называет матросов на

Вы. Старшина Языков – старшина нашего взвода.  Небольшого роста, худой, с худым бледным лицом,

с острым носом, глаза серые грустные, волосы темно-русые, немного вьются, хочет казаться строгим,

москвич. Итак, рота построена. Старшины докладывают главному старшине Суслову о построении свих

взводов. Перед этим они осмотрели тумбочки и изъяли все не уставные вещи. Суслов раскладывает

на столе эти вещи, и я узнаю среди них желтый кожаный бумажник с надписью «Riga», подаренный мне,

когда я отдыхал на Рижском взморье, одной девочкой из Латвии. Бумажник был спрятан под книгу,

но его все-таки нашли. Я не слышу, что Суслов говорил о других вещах, наконец, очередь дошла до

бумажника, и я отчетливо слышу голос главстаршины: «А ридикюли, с которыми почтмейстеры

ходили до семнадцатого года, я оставляю себе». Я набрал полную грудь воздуха: «Товарищ старшина,

я имею право отправить бумажник по почте домой». Тишина, Суслов наклонил голову набок, после

минутного раздумья прозвучало: «Хорошо». Я так и не понял, что это была первая победа. Рота, по крайней

мере, взвод и старшины в этот момент прониклись ко мне уважением.Звучит дудка дневального -

«Подъём! Роте вставать! Койки убрать!». Подъём сорок пять секунд. Через это время ты должен быть одетым

по объявленной форме одежды и стоять в строю. Старшина взвода придирчиво осматривает матросов,

делая замечания, или раздавая наряды за плохо отглаженный гюйс (морской воротник синего цвета с

тремя белыми полосами, обозначающими три великих морских сражения флота Российского). Вообще

гюйс – это флаг корабля, который поднимается на носу корабля, когда он стоит у причала. Если гюйс

выцветший, не тёмно синий, а голубой, значит матрос служивый, а его воротничок – гюйс выцвел под

палящими лучами тропического солнца. Узнав это, мы при стирке гюйса добавляли в воду хлорки. Плохо

вычищенная обувь, плохо подшитый или грязный подворотничок, тельник и т.п. служили поводом для

замечания или наказания. Как учил нас капитан-лейтенант Закусов: «Обувь должна быть почищена до

блеска не только для себя, то есть, впереди, а и для старшины, то есть, сзади».«На зарядку форма одежды -

с голым торсом! Бегом марш!» С четвёртого этажа по трапу только бегом. Вообще, на флоте по трапу не ходят,

по трапу бегают. Пробежка по плацу и не хитрая, но с хорошей нагрузкой зарядка приводит к полному

пробуждению. Бегом по трапу на четвёртый этаж – приступаем к водным процедурам. Через десять минут

построение для перехода на камбуз. Камбуз – четырёхэтажная столовая. Здание построено из железобетонных

блоков и панелей. Покрашено в серо-голубые

и белые тона. Окна большие. Обеденный зал огромный. Он условно разделён пиллерсами. Всё пространство

межу пиллерсами занято  обеденными столами с длинными скамейками вдоль этих столов. Кухня

от зала отделена, оштукатуренной кирпичной стеной. На кухне посередине электрическая плита. Над

ней большой зонд вытяжки. Слева вдоль стены огромные паровые котлы из нержавеющей стали. Для

ощущения размера – человек свободно помещался в котле, если он присядет на корточки. Первый этаж

офицерская столовая, остальные - матросские. Наш обеденный зал на четвёртом этаже. При вбеге в столовый

зал не раньше и не позже надо снять головной убор. Не снял - тебе поможет старшина, стоящий у двери

при входе. Он сорвёт головной убор и кинет его тебе в руки. Рота с грохотом и топотом влетает в помещение.

Встаёт между скамейками и длинными, человек на двадцать тридцать, столами. На столах уже стоят

алюминиевые миски, ложки, вилки, на каждые десять человек бачёк с кашей или  макаронами по-флотски,

или картошкой, квашеная капуста или другая закуска уже разложена по мискам, кучкой стоят стаканы с компотом,

около миски лежит птюха (четверть буханки белого ноздрястого хлеба с кусочком в пятьдесят грамм

сливочного масла). Старшина роты Суслов смотрит на часы: «Сесть!». Рота с грохотом садится на

скамейки. На приём пищи – десять минут. Тут не теряйся. Через десять минут команда: «Встать! Выходи

строиться!» Для меня всегда был удивительным тот факт, что прикладывалось столько труда, чтобы

накормить эту ораву. Повара и дежурный наряд на кухню начинали ежедневно работать в пять утра. Готовилась

еда, чистились, мылись и накрывались столы на восемьсот человек. В семь часов утра бегом по трапу влетала

орда и за десять минут всё съедала, оставляя за собой горы грязной посуды, испачканные столы, сдвинутые

с мест скамейки.Роты учебного отряда одна за другой покидают столовую. Теперь надо убрать со столов,

помыть посуду – восемьсот мисок, восемьсот кружек, не считая вилок, ложек и ножей. Я стою перед

емкостью из нержавеющей стали, она наполнена не очень горячей водой, в руках мочалка с мыльным

раствором. Я мою миски. Один из матросов кидает мне миски примерно так, как кидают летающий

диск. Я ловлю миску, одним движением протираю её мочалкой, ополаскиваю в воде и кидаю следующему.

Пока я это делаю, уже летит другая миска. Если я её не поймаю дело плохо – собьётся темп и вся цепочка

встанет. Самое хорошее в наряде на кухню это мыть котёл из-под макарон по-флотски. Надеваешь белые

резиновые сапоги с раструбами выше колен. Прорезиненный фартук. Залезаешь в котёл и соскребаешь

макароны со стенок. Естественно на стенках макароны слегка поджаренные, вкусные. В котле их

можно съесть столько сколько влезет. Отдраив стенки котла начисто, вылезаешь и моешь котёл водой.

Работу принимает дежурный кок.Ещё одна работа на кухне – чистка картофеля. Подъём в пять часов. В подвале

столовой есть зал с картофелечищащей машиной. В зале две ванны с холодной водой, для почищенного картофеля.

Вокруг машины скамейки для матросов дежурной команды. Машина - это большой литой цилиндрический бак,

в котором вращается дно из наждачного камня, стенки цилиндра, тоже из наждачного камня. В бак насыпается

картофель, включается двигатель, подаётся вода и из бака по отводной трубке на пол льётся крахмал.

Крахмала так много, что пол укрыт им как снегом. Когда процесс окончен, чищеный картофель вынимается.

Я первый раз в жизни видел чищеный картофель - круглый, как шарик. Задача матросов удалить из клубня

глазки, чем дежурная команда и занимается часов до семи.     Бегом по трапу, построились, «Рота направву!

Шагом марш!». Сегодня роту ведёт самый культурный старшина Шрамко. «Чётче шаг! Раз! Раз! Левой! Матрос

Кантур растудыт (…) Вашу мать! Что Вы тянете ногу как сука!». Старшина ко всем обращался только на Вы.

Школа подводников – железобетонное блчно-панельное пятиэтажное здание школьного типа, коридоры,

классы, увешанные учебными пособиями по «устройству подводной лодки» или «водолазному делу». 

Учителя - офицеры и старшины старших годов службы. Как и в обычной школе, урок, перемена. Запомнился один

арень высокий - как выйдет на перемену, так начинает плясать. Я думал, что он со странностями или косит под странного.

Нет, его списали в музыкально - танцевальный ансамбль Северного флота. Был ещё один. Я обратил на него внимание

ещё в поезде. Интересный внешне парень с медалью «За покорение целины». На первом же комсомольском собрании

части он вышел на трибуну и стал пламенно говорить о том, что вражеские подводные лодки бороздят Атлантический

 океан, а три из них постоянно дежурят вдоль наших границ  в Баренцевом море. (Вспомнилось из кинокомедии

про Шурика монолог: «когда космические корабли бороздят Большой театр») мы все как один должны!»

Списали его в политотдел флота, говорили, что там и служить на один год меньше. В школе, кроме устройства

подводной лодки, преподавали: водолазное дело, спецкурс химии, устав корабельной службы, военно-морской

устав, правила поведения в городе, устав караульной службы, и т.п. Конечно, большое внимание уделялось строевой

подготовке и физподготовке.  Больше всего мне запомнились политзанятия. Вёл их капитан-лейтенант Закусов.

Говорили, что он был списан из генштаба из Москвы за отдельные случаи злоупотребления спиртным. Представился

я нам так: «Фамилия моя хорошая – Закусов». Преподавал он лихо. Когда рассказывал о подвиге героя Советского

союза лётчика Сафонова, это выглядело так: «И вот Сафонов заходит в атаку!». При этом он вставал и, проходя

по классу, наклонялся то вправо, то влево, расставляя руки и изображая самолёт Сафонова. «Пристроился в

хвост проклятому врагу нашему, фашистскому мессершмиту! И на все гашетки! Тра! Та! Та! Та!» В руках у него

появлялся невидимый станковый пулемет, установленный в кабине самолёта Сафонова и он жал на все гашетки

до тех пор, пока воображаемый противник не пикировал с рёвом побеждённого зверя, испуская клубы чёрного

дыма. На политзанятиях иногда разбиралось наше поведение в городе. Выглядело это так. Замполит, а именно

такую должность имел капитан-лейтенант Закусов, садился за стол преподавателя и с самым серьёзным видом вещал:

«Вчера я, переодевшись в гражданскую одежду, пошел в город. Решил посмотреть, как отдыхают матросы нашей

части. И как вы думаете, куда я пошел, конечно, в гарнизонный магазин. Встаю в очередь за матросом из нашей

части, не буду называть его имени. Стою. Подходит наша очередь и этот матрос берёт, как вы думаете, что – этого

зелёного змия, разлагателя военно-морской дисциплины. Я отозвал его в сторону и провёл с ним беседу, и он обещал

мне вернуть продавцам покупку. Но мне кажется, он меня обманул». Инструктаж по поведению матроса при прохождении

строем перед трибуной с начальством был короток: «Как гаркнут «смирно!» - голову на четвёртый этаж и глазами есть

начальство».Так как я имел уже радиотехническое образование. Я и ещё несколько матросов были направлены на работы

по оснащению технического кабинета. Это был касс для практических занятий. Ребята с удовольствием

занимались с приборами, приводили в порядок инструмент. По моей инициативе инструмент был весь вычищен, деревянные

ручки зашкурены и полакированы, рабочие поверхности блестели, а нерабочие выкрашены (чёрным) «кузбасс» лаком.

Однажды в кабинет вошли несколько офицеров во главе с командиром учебного отряда капитаном первого ранга

Жук. Я был старшим в кабинете и должен был рапортовать. Ещё плохо зная офицерские звания, я, выпалил: «Товарищ

капитан (мозг быстро соображает три звезды, значит) третьего ранга! Группа курсантов занимается подготовкой

технического кабинета к смотру». Офицеры застыли. Командир учебного отряда улыбнулся: «Следующий раз

назовешь меня лейтенантом, е…нать». Последнее слово сопровождало речь капитана первого ранга всегда,

в некоторых выступлениях мы насчитывали его до тридцати раз. Смотр не заставил себя долго ждать. Контр-адмирал

вошёл в кабинет с группой проверяющих. Встречал его дежурный офицер. «Так хорошо» - произнёс он, выслушав

доклад и осмотрев кабинет. «А теперь покажите мне ваш рабочий инструмент, которым вы ремонтируете матчасть».

Я с гордостью открыл шкаф. Весь инструмент блестел лакированными ручками и начищенными рабочими

частями. «Я просил показать ваш рабочий инструмент», - повысил голос контр-адмирал. «Это рабочий», - выдавил я из

себя. Контр-адмирал круто развернулся «Очковтирательство», - произнёс он и удалился из кабинета. Так я понял:

очень хорошо – тоже нехорошо. В роте был ещё один матрос, который, как и я, имел возможность работать

самостоятельно. Это был Юра Купрюшин. Старшина роты Суслов как-то устроил такой смотр. «Рота! Становись!

Сегодня будем выявлять народные таланты! Спортсмены! – два шага вперёд!» Спортсмены выходят.

«Самодеятельность! Певцы, танцоры! - шаг вперёд!»

- шаг вперёд делают те, кто участвовал в самодеятельности. «Ещё таланты есть?!» «Я художник», - это произнёс

Юра Купрюшин. «Художник выйти из строя. Так! Спортсмены направву! Направляетесь на хоздвор! Разгружать

уголь! Бегом марш! Самодеятельность направву! Направляетесь на улицу! Убирать плац! Бегом марш! Бесталантные

будут убираться в казарме. А ты, художник, нарисуй здесь, здесь и вот здесь «НЕ КУРИТЬ». На самом деле Юра в

дальнейшем нарисовал на торцевой стене нашего коридора подводную лодку под советским военно-морским

флагом в бушующем океане, снизу картину окаймляла развивающаяся гвардейская лента. Юра как-то рисовал и мой портрет,

но ему самому портрет не понравился и он его порвал, а жаль.Старшина

Суслов любил своё дело. В каждое вечернее построение из заветного мешка доставались

наши неправильно уложенные в тумбочках вещи. Вещь поднималась высоко вверх, и провозглашалось:

«Чьё?» - «Моё!» - «Наряд вне очереди». - Предмет возвращался к владельцу. В те годы было модно

иметь короткие пальто. Некоторые матросы подрезали длину шинелей. На одном из вечерних

построений Суслов, прохаживаясь вдоль строя, учил нас: «И получается у нас, как в фельетоне

Чехова «Лошадиная фамилия» - поотрезали шинели». Шинели провинившихся матросов были

намочены, подвешены в баталерке к их полам были прикреплены гири для вытягивания. «Рота, отбой!»

- любимая команда - «и чтобы ни одного ходячего, ни одного бродячего», - добавление Суслова.

Звучит дудка – все должны встать смирно и слушать команду. «А кто по дудке ходит?!» - слышится

голос старшины роты.

    Учебный отряд был хорошо оснащен для подготовки молодых матросов подплава. Практические

занятия для молодых ребят были лучшей школой подводника. Для начала ознакомлю Вас, дорогой

читатель, с устройством лёгководолазного костюма, предназначенного для выхода из

затонувшей подводной лодки. Костюм ИДА-59 полностью резиновый, в районе живота, груди

входное отверстие в виде резинового цилиндра, в который человек влезает ногами, натягивает

нижнюю часть костюма, затем, просовывая руки в рукава, надевает верхнюю часть и натягивает на голову

шлем. Затем «аппендикс», так называется входное отверстие, наглухо скручивается в толстый жгут, 

перетягивается резиновым толстым шнуром похожим на медицинский жгут, только круглый, и

заправляется за пояс. Костюм одет. На груди у Вас два пятилитровых баллона один с

азотногелиевокислородной смесью, другой с кислородом. Это необходимо для приготовления

дыхательной смеси - на разных глубинах она разная. Вокруг шеи дыхательный мешок, похожий на

спасательный круг, в который поступает дыхательная смесь. Мешок посредством шлангов и механических

приспособлений, байпасом, соединён с маской, внутри которой есть загубник, как у ныряльщика, который

подводник держит во рту. Байпас служит для переключения дыхания подводника то от дыхательного мешка,

или от  атмосферы. Таким образом, даже если в костюм попадала вода, дыхательная система автономна

и подводник обеспечен дыхательной смесью в любом случае. Дыхательный мешок оснащен

предохранительным клапаном - для стравливания избытка давления воздушной смеси. В костюме на шлеме

в том месте, где в человека уши висят две резиновых сосульки, для стравливания излишнего давления

воздушной смеси в шлеме, которые работают по принципу ниппеля. На шлеме очки как у противогаза и ещё

один клапан стравливания, которым можно стравливать воздушную смесь нажав на него головой.

На левой ноге в районе бедра расположены пальчиковые баллоны. При всплытии, матрос может

открыть кассету пальчиковых баллонов, и сжатый воздух надует часть его костюма находящуюся со

спины, образуя спасательный плотик или одноместную шлюпку. Но плавать лёжа на спине некомфортно,

можно, если это позволяет состояние моря, развязать «аппендикс» и, выбравшись по пояс из костюма

завязать «аппендикс» на поясе, так как это делают байдарочники. Костюм снабжен съёмными грузами

для удержания отрицательной плавучести.

    Итак,  практические занятия в бассейне. Упражнение первое – старшина бросает в бассейн двадцать

стреляных гильз от автомата Калашникова. Подводник должен собрать их со дна за пять – десять

минут. Сложность заключается в том, что если водолаз нагибается под водой, то велика вероятность

кувырка и всплытия вверх ногами. Пошел! Я плюхаюсь в воду. Новая среда обитания встретила лёгкой

плавучестью. Вода не мутная, почти всё видно, но предметы кажутся ближе, чем на самом деле. На дне лёгкая

муть, куски ржавого троса, клапана, балки, вот и первая гильза. Резиновая перчатка хватает её, но она

уплывает, оказывается, хватать нельзя, надо аккуратно брать. Поймал! А куда её деть - надо же ловить

и другие. Гильзы собираются правой рукой и зажимаются в кулак левой. Связь с берегом при помощи

сигнального конца. Один раз дёрнут с берега: «как себя чувствуешь», один раз дёрнешь ты:

«чувствую себя хорошо». Команда сигнальным концом всплывать. Я за десять минут собрал десять гильз.

Неплохо для первого раза.Упражнение второе. Надо разрезать трос, обмотавший винт корабля. Тоже на время.

В руках слесарная ножовка. Пошел! Плюх в воду! Я осмотрелся. Винт торчит из стены бассейна, на нём

кольцами удава трос. Надо так выбрать удобное место, чтобы размах ножовки был как можно больше.

Начали! Полотно ножовки скользит по тросу, при нажиме нити начинают рваться и расплетаться, надо

смотреть, чтобы нить не порвала резину перчатки или костюма. Можно рубить трос зубилом, ударяя по

нему кувалдой, но под водой кувалда легче и размах и удар слабее, чем на воздухе. Провозившись с тросом,

сколько положено, я, полный чувства исполненного долга, всплываю. Мне помогают раздеться.

Иногда в бассейне работают несколько подводников. Народ молодой, отчаянный, любит пошутить,

иногда жестоко. Дело в том, что переключатель атмосфера – дыхательный мешок находится на байпасе

загубника, на шлеме легководолазного

костюма. Бывали случаи, когда «шутник», дотянувшись рукой до байпаса, переключал товарища на

атмосферу. Вода попадала в рот подводнику, и он в панике всплывал. Правда, так могли «шутить»

только в бассейне, в море таких случаев не было, море есть море и здесь не до шуток.Утро. Команда

позавтракала и маршем переходит в учебный корпус. Первые три часа «борьба за живучесть в подводной лодке».

Сегодня тема «барокамера». Барокамера применяется при аварийном всплытии подводника с глубины.

При выходе из затонувшей подводной лодки человек оказывается на глубине затопления, то есть под определённым

давлением. Воздух, которым он дышит, растворяется у него в крови, также как газ в закупоренной бутылке с

газированной водой. Если резко открыть бутылку, то при нормальном давлении пузырьки газа с

шумом вырываются из воды. То же самое происходит с кровью подводника, если всплыть, не соблюдая

режим декомпрессии. Поэтому при выходе из затонувшей подводной лодки, сначала выбрасывается

спасательный буй-вьюшка, к буй-вьюшке, привязан буйреп (тонкий канат) с мусингами (узлами) через каждые

десять метров. Подводник цепляется за буйреп карабином - защёлкой, отверстие в которой больше

каната, но меньше мусинга. Таким образом, подводник при всплытии будет останавливаться на

каждом мусинге. Для продолжения движения надо досчитать до тридцати или сорока пяти, в зависимости

от глубины, затем двигаться дальше.  Человек помещается в барокамеру с давлением воздуха равным

давлению воды на определённой глубине. Далее по определённой таблице давление постепенно выравнивается

до нормального. В барокамеру нас помещают по пять человек. Старшина перед загрузкой осматривает

каждого, главное сейчас, нет ли насморка, так как при понижении давления сопли вылетают, иногда с кровью.

При повышении давления иногда чувствуется лёгкая боль в лобных и носовых пазухах. В таких случаях нужно

«продувание» - надо зажать нос и рот и резко выдохнуть в себя. При понижении давления надо делать глотательные

движения, открывая проход воздуху из пазух наружу. Говорят, что у немецких подводников были проколоты

барабанные перепонки, чтобы не лопнули при резких перепадах давления. Нас Господь миловал.

Ещё одно упражнение – борьба за живучесть в аварийной подводной лодке. В школе был воспроизведен

отсек аварийной подводной лодки. В отсек запускается экипаж из трёх – пяти человек в гидрокостюмах.

Старшины наблюдают за происходящим через иллюминаторы в переборках и корпусе отсека. Неожиданно

для команды, находящейся в отсеке, в учебную пробоину подаётся вода под давлением. Команда должна завести

пластырь, резиновый коврик, небольшой мешок с песком и деревянный щит, упереть в него распор и

придавить всю конструкцию домкратом. Чем дольше возится команда, тем сильнее напор воды. Как

только пробоина заделана, вода начинает хлестать в другую учебную пробоину. Зачастую учёба продолжается

до тех пор, пока вода не достигнет уровня шеи борющихся за живучесть. Практически на подводных

лодках есть весь инвентарь для заделки пробоин таким способом, но весь подволок корабля плотно закрыт

уложенными кабелями. Со всех сторон масса приборов. Как в таких условиях заводить пластырь и ставить

домкрат не понятно, но на флоте не рассуждают, а служат. Кроме учебных занятий в школе подводников,

естественно, были строевые занятия. Матрос, хотя он служит на корабле, должен уметь ходить строевым

шагом, отдавать честь при встрече военнослужащего, двигаться в строю. Строевая подготовка дисциплинирует

и учит уважению к военному человеку. День в учебном отряде начинается с перехода на камбуз строем

и заканчивается вечерней прогулкой строем, кстати, с песней, как я думаю для ритмичного глубокого дыхания.

Строевой песней в учебном отряде – была: «Распрягайте хлопцы коней». Команда лихо, во всю глотку орали:

«Маруся раз, два, три калина», - и так далее. Кроме того, новбранцев приучали умело пользоваться автоматом

Калашникова. Как  сейчас помню, он: «предназначен для поражения боевой силы противника, огнём штыком

и прикладом». Мне нравилось упражнение по разборке и сборке автомата на время. Норматив, кажется три

минуты на разборку и три на сборку.   Строевые занятия давались мне легко. Я быстро усвоил команды:

«Направву!» Надо на правой пятке и левом носке повернуться направо и лихо приставить левую ногу к

правой, желательно со щелчком. Получалось это лихо по-гусарски. «Налевву!» и «Кру Гом!» выполняются также.

При отдании чести за три шага до встречного военнослужащего надо перейти на строевой шаг, важно не

просто приложить правую руку к бескозырке, но и лихо отдёрнуть её по окончании приветствия. Вот строевой

шаг давался мне не очень, нога при подъёме вверх почему-то гнулась в колене, а это нехорошо. Кульминацией

строевых занятий был марш-бросок на полигон для стрельб. Командиром роты был капитан Алексеев.

В казарме раздаётся дудка. Все встают смирно – тишина. В казарму вошел капитан Алексеев: «Суслов! Стройте

роту с а_ружием», - командует не громким, но настойчивым фальцетом капитан. «Рота в ружье!» -

орёт громовым голосом ротный старшина, - Становись! Форма одежды в шинелях!» Мы бросаемся к пирамидам

 - это такие шкафы, похожие на двухсторонние пирамиды, в них хранятся автоматы Калашникова. Естественно,

 каждый знает свой автомат, сотню раз разобранный и собранный на время. Норматив три минуты. Автомат

прочищен до блеска и смазан оружейным маслом. Через сорок пять секунд мы стоим в строю. Автомат на

ремне по-походному. Через плечё противогазная сумка, в ней противогаз. Всё в армии продумано.

Чтобы противогазная сумка с противогазом не болталась на бегу, она привязывается верёвочкой

к военнослужащему в районе пояса. «Рота! Направву! Бегом на плац марш!» Выбежали, построились на плацу.

Северный поздний рассвет

просвечивает через пелену сплошных облаков. Капитан Алексеев вкратце ставит задачу: «Марш-бросок на

время - десять километров на полигон для стрельб». «Рота, направву! - орёт Суслов, - Бегом марш!»

Командиры и старшины взводов бегут впереди своих подразделений. Капитан-лейтенант Закусов

впереди роты рядом с капитаном Алексеевым. Выбегаем из части. Бежим в ногу. Сказывается строевая

подготовка. Холодно – пошел снег. Он налипает на лицо, слепит глаза. Бежим, переходя то на шаг, то

ускоряясь на бег трусцой. Позади пять километров. Чувствуется усталость. Бежим уже вразнобой.

Сейчас уже не до строевой выправки. Капитан-лейтенант Закусов впереди. Видно, что дорога делает крюк.

«Александр Иванович! - обращается Закусов к Алексееву, может быть, срежем напрямую, время поджимает!»

Переходим на шаг. «Товарищ командир! Разрешите разведать дорогу напрямую». Это матрос Тарелкин –

коренастый, крепко сложенный парень, видно деревенский. Всегда-то он первый, какую команду ни отдай.

Не дожидаясь ответа капитана, он с разбегу прыгает в придорожный кювет и увязает в снегу и по грудь.

Старшины взводов бросаются к нему и быстро вытаскивают на дорогу. Слава Господу, инцидент

заканчивается несколькими старшинскими пинками под Тарелкинский зад. Этот эпизод как-то

взбодрил роту. Бежим дальше. Полигон. Старшины раздают патроны. Заряжаем магазины. Вставляем

их в автомат. «Рота, на боевой рубеж! - Орёт Суслов, - Бегом марш! Ложись! К брустверу, по-пластунски марш!»

Я весь в снегу. Автомат тоже. Подползаю к брустверу, кладу на него опорную левую руку. Вдалеке, за снежной

завесой виднеются мишени – фанерные очертания вражеских солдат. «Ах вы, гады, - бьется в мозгу, - Сейчас я вас».

«Огонь!» - Орёт Суслов. Соединяю прорезь прицела смушкой, мушку надо держать чуть ниже головы

врага, спусковой крючок курка плавно на себя до первого упора, на вдохе задерживаю дыхание и нажимаю

на курок. Три одиночных, затем очередь. Лёжа собираю гильзы в подсумок. «Матрос Вольнов стрельбу

окончил», - докладываю я, при этом автомат ставится стволом вверх. Лежу в снегу до команды:

«Первая рота стрельбу окончила». Лежим все стволы вверх. Вдруг вижу, справа во весь рост вскакивает

офицер. Капитан-лейтенант Закусов. С криком: «За нашу Советскую Родину!», - он бежит по направлению

к целям, выпуская на ходу очередь из автомата. На обратном пути приключений не было, но я подморозил

пальцы правой ноги и на несколько дней лёг в госпиталь.Госпиталь находится в том же здании, что и казарма.

Хорошее дело - ни подъема, ни строевой. Лежи себе, а тебя лечат, чем-то мажут пальцы, дают какие-то

таблетки. На второй день появляется друг - Вилька Хоменко. Худощавый парень из Одессы. Как все

Одесситы, он часто хохмил. Однажды стоя дневальным, доложил взводному вместо: «Дневальный по

роте матрос Хоменко» - «Черговый по хате хлопец Хоменко». Хорошо, что капитан Винников был

офицер с юмором. Вилька принёс мне апельсинов. На вопрос: « - где взял? - он ответил - Так я же устроился

вестовым в офицерскую кают-компанию». Для меня это самые дорогие апельсины в моей жизни.

Другой случай. Я мыл палубу и, как меня угораздило, занозил большой палец правой руки. Заноза

прошла под ноготь дальше сустава. Врачи её вынули, но ноготь пришлось удалить. Всё бы ничего,

но на еду за столом положено десять минут, а я могу есть только левой рукой. Вилька успевал не только

сам кушать, а и намазывать мне масло на хлеб и подавать его мне под левую руку. Наливать чай в две

кружки, размешивать двумя ложками сахар, пока я справлялся с наложенным в миску. Однажды, когда

рука уже зажила, мы с ним были дежурными по столовой. Кроме других обязанностей мы разносили

на столы бачки на десять человек макарон по-флотски. И о радость - один бачёк остался лишним. Мы

подождали, вдруг кому-то не хватило, прошло десять минут. «Рота встать! Выходи строиться!» Мы сели

под лестницей и сказали друг другу: «Если мы содержимое этого бочка не съедим, господь нам не простит».

Съели, и вот уже сорок лет я, слава Господу, сыт, уверен, что и Вилька тоже не голодает. Не обошлось

без караульной службы. Подготовка к несению этой обязанности ведётся серьёзно. Я никогда не думал,

что ответственность ношения боевого заряженного оружия так тяжела. В роте обязательно найдётся

кто-нибудь, кто расскажет, как в карауле матрос кричал «Стой, кто идёт!» нарушителю в кустах, тот не

послушался, и матрос выстрелил - и убил собаку или корову. Как проверяющий не назвал пароль и

был уложен на землю прямо в лужу и лежал там до прихода разводящего. Часовой дежурит четыре

часа, потом его сменяет разводящий в сопровождении сменных караульных. «Пост сдал», «Пост принял»

и строем во главе с разводящим марш в караульное помещение. Ночь, мой пост на четвёртом этаже

школы подводников. Длинный коридор метров не меньше ста. Все двери опечатаны и служба заключается

в том, чтобы никто не сорвал печати и не вскрыл помещения. Через два часа начинает казаться, что кто-то

сейчас влезет в окно в торце коридора. Очень хочется туда выстрелить, но мозг понимает, что

этого делать нельзя. Ещё через два часа, наконец, приходит развод: «Стой, кто идёт? - Паруль?» «Пост сдал».

«Пост принял». Слава Господу, обошлось без команды «Стой! Стрелять буду!».Был и такой случай.

Свою обувь мы чинили сами. Ещё в Питере меня научил один матрос, который видимо, сапожничал

на гражданке. Я даже умею шить подошву деревянными гвоздями. Для ремонта обуви на первом этаже

казарменного корпуса была сапожная мастерская. К сожалению, рядом с ней располагался склад стрелкового

оружия. Естественно, с семи вечера там выставлялся караул. В конце шестого часа я вспомнил, что надо

подбить ботинки. Было уже личное время. Я лихо схватил свою пару ботинок и бегом по трапу на первый

этаж. Распахнул дверь и вдруг: «Стой стрелять буду!» - автомат Калашникова смотрел мне прямо в

лицо,  щелкнул затвор. Я тихо попятился, распахнув спиной дверь, и через мгновение,  взлетел на свой

четвёртый этаж. Хорошо, что ботинки не потерял, оказалось, что у двери на первом этаже я неожиданно

столкнулся с часовым. Среди учебных занятий в школе были и истинно морские. Нас учили вязать

морские узлы, снаряжать такелаж. Теория шлюпочного дела «Шлюпка на вёслах», «Шлюпка под

парусом». Особенно приятными были практические занятия. В Северодвинске на краю города был

пруд или большое озеро, которое вполне походило для шлюпочной практики. Нашей шлюпкой командовал

капитан Винников. «Раз! Раз! Навались», - мы изо всех сил наваливались на вёсла. Нас шесть человек,

у каждого в руках длинное весло. Винников сидит на корме и, раскачиваясь в такт нашим гребкам,

командует как дирижер. Я ещё до призыва много ходил на лодках. Я опускаю весло в воду, развернув его

плоскостью перпендикулярно к потоку воды, при выходе весла из воды его надо развернуть плоскостью

параллельно воде. Особенно красивый манёвр – по команде «Суши весла» все шесть весел повисают в воздухе

горизонтально. Следующая команда «Смирно» - все вёсла поднимаются вверх перпендикулярно шлюпке». 

Причалили, Винников подошел ко мне «Вы занимались спортивной греблей?» «Да так немного». На самом

деле я до армии занимался в яхт-клубе на «Водном Динамо», ходил на яхте «Дракон», но не долго.      

В очередной раз маршируем в столовую. Со столового хоздвора появляется лошадь, запряженная в сани,

на которых возвышается огромная бочка. Это сооружение называется подводой. Лошадь вся в инее,

из ноздрей валит пар, подвода в снегу. На облучке сидит матрос в полушубке не первой свежести, ушанке со

звездой, подпоясан военно-морским ремнём. Это наш гарнизонный подводник. Он на своей подводе возит

пищевые отходы в гарнизонный свинарник, который поставляет свинину к матросскому столу, а также

традиционных  жареных поросят для торжественных случаев. Флотская традиция (никто не знает, откуда

она взялась и когда появилась) но даже во время войны корабли – победители встречали на пирсе с жареным

поросёнком. Личное время. Личное время матроса в учебном отряде начинается после ужина и продолжается

до отбоя. Оно делится на дела необходимые для службы и для себя. Для службы необходимо постирать

мелочь: гюйс, белый подворотничок от сопливчика. Сопливчик – хорошая придумка вместо шарфа –

это воротничок, который одевается на шею под шинель или бушлат и застёгивается сзади на крючок.

Белую полоску из материи матросы пришивают сами. Нужно подгладиться. Рабочая форма «Роба» -

брюки и галанка – кофта на выпуск с треугольным разрезом на шее к которому пристёгивается морской

воротник – «Гюйс». Роба пошита из парусины, которую теперь почему-то называют «Джинсой».

Я думаю, что в парусину были одеты моряки Колумба задолго до того, как ковбои надели свои брюки.

Робу не гладят. Зато парадная форма, для выхода в город должна быть отглажена. Пуговицы на шинели,

бушлате, военно-морская пряжка на ремне должны быть надраены солидолом. Если осталось время от

этих забот, можно написать письмо. Письма я писал редко, в основном домой. Девушки, которой

очень хотелось бы написать, не было. Хотя я предпринял эксперимент. Я написал всем своим

знакомым девушкам, чтобы они приехали, и решил – кто приедет, с той и буду переписываться. Не приехал

никто.Увольнения  в город как-то не запомнились. Город – завод. Можно сходить в базовый морской

клуб на танцы. Там много матросов и местные девушки. Не скучно, но и не весело. Зимой приехал отец.

Дали увольнительную на сутки. День погуляли по городу, посидели в номере, поговорили, поужинали в

пригостиничном ресторане «У Адельмана». Переночевал у отца в гостинице. Утром, как положено,

прибыл в часть. Суслов спрашивает: «Ну что, с отцом выпили?». Как будто  общение между отцом и

сыном только в этом и заключается. Ответил: «Выпили», - объяснять бесполезно. Приезжали

на один день мама с сестрой Аней. Позже, уже на корабле замполит как-то сказал: «Я понимаю, что твои

родители допущены в любую секретную точку страны, но попроси их не приезжать, другим матросам

обидно».Повседневную рутинную жизнь пытались разбавить ротные старшины – шутники Наливкин и

Шумейко. Эти двое забавлялись, например, тем, что, вернувшись ночью из увольнения или самоволки,

когда рота уже крепко спала, острыми ножницами перерезали резинки на трусах у целого взвода.

Утром звучит дудка «Рота подъём!», а дальше сами понимаете как смешно. Были и более жестокие

забавы. Усы на флоте разрешались только как национальная гордость. Опять же ночью обрили

один ус матросу Клименко. Старшина Суслов толи учил, толи тоже шутковал. Только ляжем, - «Рота подъём!»

- и стоит, засекает время. Только построились - «Рота отбой!» - и опять засекает время. И так раз пять,

а то и больше, иногда с марш-броском на плацу. Но мы были молодыми, нам всё было нипочём.

Кстати, Суслов служил последний год и готовился в институт. Мы это узнали благодаря его же замечаниям:

«Орёте тут, бегаете, шумите, а некоторым надо в институт готовиться», - часто с укоризной

говорил он не в меру разрезвившимся матросам. Время неумолимо. Прошло восемь месяцев и по задумке

штаба ВМФ этого срока достаточно, чтобы гражданский новобранец превратился в моряка – корабельного

«салагу».Пришло время окончания школы подводников. Естественно, аттестация, экзамены,

выпускные удостоверения. Свидетельство об окончании школы подводников, - это мой единственный

документ об окончании учебного заведения, в котором стоят все пятерки, хотя, кажется, по строевой

четыре. Строевой смотр. Конечно, каждое благое дело в армии кончается строевым смотром.

К нему долго готовились - на строевых занятиях, на вечерней прогулке, на переходе на камбуз и с

камбуза. И вот пуговицы на бушлатах начищены солидолом, блестят как у кота глаза, военно-морские бляхи

тоже блестят. «Рота! Шагом Арш!» - орёт Суслов, и мы, чеканя шаг, чёрным сомкнутым параллелограммом

движемся на трибуну, на которой командир школы, поверяющие и ещё какие-то офицеры. Надо сказать,

что трибуна была установлена так, что мы сначала должны идти перпендикулярно к ней, а потом резко

повернуть направо. У нас в роте был матрос Кривопуск, он был иноходец, то есть у него одновременно

с правой ногой двигалась и правая рука, то же самое и с левыми. По этой причине его всегда ставили на

шкентель, то есть в конец. Матрос он был исполнительный и очень старательный. «Рота смирно! Равнение

на трибуну!», - по ходу марша орёт Суслов. Мы чеканим шаг так, что, кажется, бескозырки подпрыгивают

на головах. Капитан-лейтенант Закусов нас учил: «При прохождении трибуны голову на четвёртый этаж и

глазами есть начальство». Мы всё сделали, как учили. Вся рота чёрным параллелограммом повернула

направо, а бедняга Кривопуск так и пошел прямо на трибуну, да ещё шагом иноходца. Конечно, плохо

иронизировать над бедой сослуживца, прости меня матрос Кривопуск, но ты один ввёл в шок

всё командование школы, всех поверяющих и их гостей. Распределение. Капитан Винников –

командир взвода, очень хорошо относился ко мне. Это не выражалось в освобождении от

нарядов, или дополнительных увольнениях, просто мы, как бывает, чувствовали друг друга. Винников

уважал меня за профессиональность, все-таки парень окончил радиотехнический техникум, активно

делится знаниями с сослуживцами, принял самое активное участие в оборудовании радиокабинета в школе,

- в эти годы на флот широко стала поступать электронная техника. Как-то Винников зашел в радиокабинет,

где я паял очередную схему, подошел ко мне и спросил: «Где бы Вы хотели бы служить дальше? Есть

распределение: Черноморский флот, Ленинград, Северный флот». Тоска по Москве, наличие родственников

в Ленинграде, не знаю, что ещё, но я выбрал Ленинград. Служба тянулась в ожидании новых мест обитания.

Сверхсрочник мичман Дятлов с сопровождающими появился как-то неожиданно,  то ли после завтрака,

то ли после обеда. «Распределённые в Ленинград – два шага вперёд. Направву! Пять минут на сборы и выходи

строиться». Жаль было расставаться с Вилькой Хаменко, Юрой Купрюшиным. Сорок с лишним лет

прошло, а я до сих пор не знаю их судеб, а впрочем, наверное, и не надо мне это знать. Они были в моей

судьбе, а я в их, и навек мы останемся в мыслях друг друга. «Выходи строиться!» Вот мы колонной

по два шагаем по славному городу Северодвинску. «Прощай, Северодвинск, прощай навсегда!

Я уже больше тебя никогда не увижу», - думал я, вышагивая по главной улице к вокзалу. 

Сурок 

Отряд матросов, командированных в Питер, садится в поезд. Расположились в вагоне. Мне удалось

сообщить домой, что я буду проездом в Москве. Через час пути мичман Дятлов собрал команду

«Так, - протянул он значительно, - Ленинград это шифровка – едем в Йошкар-Олы». Обидно, так хотелось,

служит на море, ходить в дальние походы, но служба есть служба, в Йошкар-Олы так в Йошкар-Олы. Москва,

Ленинградский вокзал на перроне мама, отец, сестра Аня. Мама принесла большую корзину домашних

пирожков, которые мы ели до самой Йошкар-Олы. Перешли на Казанский вокзал, сели в вагон, поехали.

Не доезжая  Йошкар-Олы, выходим на полустанке, почти в поле. Откуда ни возьмись - автобус. Едем.

Через час заезжаем в марийскую деревню. Народу никого. Деревня чистая, опрятная. Дома и заборы

покрашены но, ни души. Хотя нет-нет, да дёрнется занавеска на окне. Наконец, из одного из домов выходит

группа людей. Они в национальной красочной одежде. Из-под зипуна выглядывает много юбок одна над

другой, все юбки цветные, в основном, красные, зеленые, белые. У некоторых на ногах лапти. Эта картина

повергла меня в шок. На дворе двадцатый век, а тут настоящие лапти!!! Хотя сейчас на дворе двадцать

первый век, я очень хотел бы, чтобы эти люди сохраняли свои устои, а мы со своими ракетами и

компьютерами не мешали бы им жить.Прибыли на место, в предписанную нам войсковую часть.

Командир части внимательно изучил документы и выказал удивление - таких военно-учётных

специальностей у нас нет. Побеседовал с каждым. Основной вопрос «Кем был на гражданке?» Я рассказал,

что окончил радиотехнический техникум. «Так, будете служить радистом». «Товарищ капитан первого

ранга. Я никогда не работал на телеграфном ключе». «Не умеешь - Научим!» «Не хочешь - заставим!» Началась

служба в Сурке, так называлось это живописное место. Центром Сурка был вокзал, за вокзалом разливалось

широкое озеро, за озером марийская деревня. По другую сторону от вокзала размещалась войсковая часть.

Вся местность была покрыта мачтовыми соснами, прекрасно растущими на песчаной холмистой

местности. Жильё офицеров располагалось вне части, но не за озером. Это были пятиэтажные дома,

которые позже получат название «хрущёбы». Не далеко от вокзала была гостиница – та же «хрущёба»,

но коридорного типа с номерами. Кроме местных поездов в Сурок раз в неделю в выходной день приходил

поезд дальнего следования из Москвы. Это, как мы называли, был марийский праздник. Жители древни,

одетые в национальные костюмы (для них это был не маскарад, а выход в люди) с гармошкой и частушками

приходили на вокзал. Было очень

празднично и красиво.В части пополнение принято было неплохо. По крайней мере, мы не были салагами.

Сыграло роль то, что мы прибыли с Северного флота. Держались кучно и достойно. Итак, я приписан к

радиостанции местного штаба, начальником которой был сверхсрочник мичман Тюпкин. Он

появлялся утром, просматривал журнал связи и говорил: «Ну, вы тут работайте, а у меня куры не кормлены,

я пошел курей кормить». Больше мы его не видели. Старшим у нас был  старослужащий старший матрос

Титов. Высокий молодой человек, худой и жилистый. Он начал нас учить морзянке и другим премудростям

связи. Вторым на радиостанции был матрос Петя (хитрый молдаванин).Странная была радиостанция.

Она ничего не принимала и ничего не передавала. Позывной у неё был «РУС 1». Так как все радиограммы

должны шифроваться, нам надо было хорошо знать не азбуку Морзе, а цифры Морзе. Слава Господу,

не пришлось ни принять, ни передать, ни одной шифровки. Служба эта напоминала мне жизнь в подмосковном

доме отдыха. Сосновый бор, деревянные дома (радиостанция) с резными крылечками и террасками.

Напротив радиостанции была библиотека. Тоже деревянный домик санаторного типа. Библиотекарем была

жена офицера старшего лейтенанта Подосинникова, Люда. Каждое утро мы встречались, по дороге на работу,

иногда в перерыв я заходил, сначала взять или сдать прочитанную книгу, затем попить чай. Иногда мы

встречались в местном клубе на танцах. Тревога! Учения! Зачем-то радистам тоже надо прыгать в бронетранспортёр

и мчаться на полигон. Зато, когда бы я увидел «Зону». Тайга, по тайге петляет, объезжая сосны гладкая

асфальтовая дорога. Ни одного дерева не тронуто. Проезжаем пост. Колючая проволока искусно въестся

по тайге, она уложена плотно - ни зверь, ни человек не пройдёт. Второй кордон, опять КПП. Между

стенами из колючей проволоки собаки с собаководами. Наконец «Зона». Каменный КПП. Заходим,

снимаем всю одежду, проходим душевую, одеваем новую спецодежду. Курево, спички и всё

остальное в зону нельзя. Если надо покурить, в перерыв нужно выйти из зоны, но надо проделать

процедуру с переодеванием в обе стороны, на выход и на вход.  Мы внутри зоны. Сосновый густой лес.

В лесу асфальтовые дороги, железная дорога, ходит мотовоз. Мотовоз и тягачи медленно таскают

ракеты морского базирования. В лесу под землёй цеха ракетохранилища. Стратегическое

назначение этого полигона мне до сих пор не ясно, да и не надо знать того, что знать не надо. Меня

вызывает командир. «Матрос Вольнов, к вам приехали родные, увольнительная на два дня, суббота

и воскресенье». Бегу в гостиницу, приехали отец и сестра Аня. Я конечно рад, но два дня в замкнутом

пространстве, кругом войсковая часть, можно только погулять по лесу там, где он свободен от колючки.

С гражданской жизни приходили и посылки. Я получил посылку с хурмой от знакомого отца - азербайджанца

Урфата Ага Аглы. Очень хороший человек. Хурма была зелёной, чтобы не испортилась в дороге,  и должна

была дойти, полежав в тепле. Но я, попробовав кислые, вяжущие плоды, написал в ответ нехорошее письмо.

Сорок лет прошло, а всё равно стыдно.    Эта войсковая строевая часть была странная. Туда списывали,

например, отчисленных курсантов из военно-морских училищ. Я потихоньку вживался в жизнь  части.

Познакомился со списанными. Лихие были ребята. Они работали на мотовозе. Их обязанностью было

доставлять груз с железной дроги на полигон и развозить его по полигону. Так эти молодцы умудрялись

ездить на мотовозе в самоволку в Йошкар-Олы. Чтобы мотовоз не заблудился, молодой матрос спрыгивал

с него и бежал переключать стрелки, правда, когда мотовоз стрелку проходил, молодой переключал её

обратно. Так что правила железнодорожного движения они соблюдали. Сурок посёлок ограниченный,

поэтому иногда мы ездили на проходящем мимо поезде в увольнение в Йошкар-Олы. На этот раз

возвращались на поезде из города. Ночь, часов одиннадцать. Мне захотелось выйти в туалет, благо такие

заведения в этих поездах были. Вернувшись, я не обнаружил ребят. Я спросил у проводницы: «А где ребята?»,

«Сошли в Сурке», - прозвучал ответ. «А шинель моя где? - спросил я, - Забрали с собой», - ответила проводница.

Декабрь месяц, тайга вся в снегу. Доехали до следующей остановки. Я спрыгнул с подножки. «Куда ты!

Замёрзнешь!», - услышал я вслед крик проводницы. Бежать по шпалам трудновато, видимо инженеры –

проектировщики железных дорог не рассчитывали, что по ним будут бегать, расстояние между шпалами

не соответствует шагу бегущего человека. Через полчаса - впереди железнодорожный мост. На мосту будка

обходчика, хорошо не часового. Я забежал в будку погреться. Обходчик не спал. Каково же было его

удивление: в будку заходит матрос без шинели и шапки, в парадной форме, запыхавшийся и спрашивает:

«Папаша, далеко ли до Сурка?». Обходчик человек бывалый. «Чайку попей, милый. Тогда и побежишь,

километра три осталось». Я послушал обходчика, надо было обогреться, да и сладкий чай бегуну на

пользу. Чаю попили, побежал дальше. Ведь если матрос не вернулся из увольнения - это ЧП. Бежать уже

невмоготу, Я пригоршней хватаю снег, беру его в рот, чуть-чуть легчает. Огромные сосны с двух сторон,

под ногами  шпалы, присыпанные снегом, справа и слева рельсы. Сзади послышался спасительный шум

идущего паровоза. Я встал посередине пути - руки и ноги в разные стороны. «Остановиться!», - в полной

уверенности подумал я. Паровоз остановился. «Залезай», - послышалось из провозной кабины.

Я, ухватившись за железные поручни, по железным ступеням, быстро поднялся в кабину. «Куда тебе?»

- с насмешкой в голосе спросил помощник машиниста. «В Сурок», - ответил я. «Двести метров осталось»,

- хихикнул помощник. У станции Сурок паровоз опять тормозит. Я спрыгиваю, не дожидаясь, полной остановки.

«Счастливо тебе!» - слышу я прощальное напутствие помощника. Я прибежал в часть, через КПП нельзя, уже

позже двенадцати засекут. Через забор. Дневального не обойдёшь, но он свой человек. «О! Явился», -

дневальный расплывается в улыбке. «А мужики за тобой на бронетранспортере поехали», - сообщает

он. Приятно, что мужики не бросили, позаботились. Я уже в тёплой постели под шерстяным одеялом. Через

какое-то время подходит Титов. «Спишь?», - «Угу» отвечаю я. «Ну, спи», и Титов сам идёт спать.Удивительно,

но эта войсковая часть поставляла матросов на парады в Москву. Организовывал это капитан-лейтенант

Каранда. Я был внесён в списки, но по неизвестным причинам как внесен, так и вынесен. В военной, да и

в гражданской жизни очень многое зависит от случая или от Господа. Неведомые пружины руководят

нашей судьбой, и нет возможности познать причинно-следственную связь.

Служба шла своим чередом. Вдруг телеграмма от командования: «По ошибке генштаба к вам направлены

выпускники школы подводников. Срочно командировать их с сопровождающим к месту приписки».

Приехал боцман старшина первой статьи Арсентьев. «Милый мой дедушка Александр Макарович, забери

меня отсюда», - взмолился я. Арсентьев улыбнулся. Полчаса на сборы и выходи строиться. Подошел поезд.

Провожать нас пришли не многие. Старший лейтенант Подосинников почему-то долго жал мне руку,

а может быть, показалось. Люда написала пару писем в Питер, очень хороших, спасибо ей за это. И спасибо

Господу, что всё так кончилось.

Ленинград При проезде через Москву опять увидал своих родных. Мама опять напекла пирожков,

которые мы все съели, не доезжая даже до Бологого. Время между поездами позволило нам даже

пообедать в привокзальном ресторане. Повидаться приехали школьный друг Дима с женой Мариной.

Приехала моя знакомая - Лариса, но у неё были дела и она быстро уехала.    Питер есть Питер. Экипаж

располагался в Петровских казармах на канале Грибоедова. Казармы назывались Петровскими наверно

потому, что они стояли здесь с Петровских времён. Но с тех пор они видимо несколько раз перестраивались.

Лестничные марши уже были железобетонные. Ступени цемент с мраморной крошкой. Это был огромный

 четырёхэтажный кирпичный мрачный дом, построенный в каре. Внутри двор с небольшим плацем для

развода (инструктажа вахтенных и караульных перед заступлением в наряд). На этажах огромные коридоры

длиной метров по сто, а то и больше, шириной метров семь. Коридоры допускали построение команды

в два ряда, да ещё оставалось место для выхода матросов из строя на два а, то и три шага. Полы - асфальт.

По одну сторону коридора жилые помещения, по другую хозяйственно-бытовые. На нашу команду –

семьдесят человек, было два больших смежных зала. Приятно было, что койки стояли одноярусные. Я устроился

во втором зале – подальше от проёма – разделяющего залы в углу. Учебные классы находились этажом ниже.

Они ни чем не отличались от школьных. В здании были большие окна. Чтобы помыть верхнюю фрамугу

приходилось вставать на табурет. Офицерскиекомнаты находились этажом ниже. Это были просторные

помещения, но офицеры в Питере жили в городе. Я помню большой зал с паркетным полом цвета спелой вишни,

старинной мебелью – большим овальным столом и стульями с резными ножками и спинками, обтянутые

кожзаменителем. Это была кают-компания, в которой собирались офицеры, для обсуждения поставленных задач,

или для других их нужд. По прибытии нас: меня - специалиста по управлению крылатыми ракетами с подводных

лодок, Гену Ерохова - специалиста по настройке и управлению автопилотом этих ракет

и Ваню Смагина - специалиста по предстартовой подготовке всех механизмов связанных с ракетой,  вызвали

к командиру подводной лодки – капитану второго ранга Грибкову. То, что он сказал, повергло нас 

в шок. Мы вошли в просторный кабинет с очень простой казённой обстановкой, состоявшей из старинного

письменного большого стола, покрытого зелёным сукном, нескольких стульев в том же стиле для

приглашенных офицеров, кресло было одно -командирское. Командир сидел за совещательным столом.

Он встал. Мы доложились: 

«Товарищ капитан второго ранга матросы ……. по вашему приказанию прибыли». Командир сел и

произнёс: «Ну, что, пушкарики, командоры. Вы прибыли в боевой экипаж. Лодка, на которой вам предстоит

служить вооружена ракетным оружием. Никто из команды этого оружия не знает. Офицеры - специалисты по

навигации, лоции, мореплаванию, дизелям, торпедам, а вот ракетная техника на вас троих. Так, что вы отвечаете

пред страной за использование и применение ракетного щита родины». Всё, больше он ничего не сказал.

Мы ещё не понимали, что нам доведется служить на подводном ракетоносном крейсере К-85. Потекли

служебные будни: подъём, зарядка с голым торсом в любое время года, завтрак, учебные занятия по

изучению устройства уже конкретного корабля, военно-морского устава и других дисциплин. Правда, видимо,

чтобы матросу в голову не лезли дурные мысли, пять раз в день была сухая и мокрая приборки помещений.

Перед завтраком в казарме. После завтрака в офицерской кают-компании. Перед обедом сухая, перед ужином

мокрая в казарме. После ужина на улице на канале Грибоедова. 

Хозяйственными работами в экипаже

командовал помощник командира капитан третьего ранга Малолетов. Направление на уборку на

набережной канала Грибоедова у него звучало так: «И чтобы у меня на набережной всю зиму не одной снежинки не было».

 И мы скребли снег лопатами, сбивали лёд скребками и ломами, приспособили саночки с ящиком, чтобы

свозить снег к парапету, чтобы потом сбросить его в канал Грибоедова.  Через сорок лет я прошел

канал Грибоедова почти весь. Некоторые места похожи, но с полной уверенностью сказать где находились

Петровские казармы так и не смог. К казарме я убирал коридор четвёртого этажа. Конечно не один.

Напарником у меня был наш корабельный кок Альфред Каспаранс. Это  был крупный матрос, он работал шваброй,

а я бегал за вёдрами с водой. Уборка происходила так. Я броском выливал ведро воды на асфальтовый пол.

Альфред, размахивая шваброй, размывал эту воду по коридору. Потом надо было швабру отжать в ведро. Я держал

 конец верёвочной метлы, а Альфред крутил ручку швабры. Потом я с ведром с грязной водой нёсся в туалет выливать

воду и наполнять ведро чистой водой, и всё повторялось сначала. Через двадцать минут стометровый коридор сиял 

мокрым асфальтом. Другое дело – уборка в офицерской кают-компании. Там убирались ежедневно, а паркетные

полы натирали  по субботам. Натирка полов - это искусство. В руке восковая паста, на ноге жесткая щётка. Надо так

размазать пасту, чтобы пол блестел как у кота яйца. Однажды во время уборки в кают-компании был такой случай.

Одному из офицеров стало плохо, да так плохо, что пришлось вызывать скорую помощь. Санитары положили

его на носилки и понесли. Вдруг в полной тишине этот офицер как закричит: «Куда несёте вперёд ногами в дверь!»

Кому смешно, а кому не очень. Приходилось и окна мыть. Мыли по-старинному. Оконные стёкла намазывались

мелом, размешанным в воде, а потом протирались насухо и до блеска. Я с юмором гордился: «Мне доверили

мыть окна в каюте командующего ЛенВМБ (Ленинградской военно-морской базой)». Самого командующего я так и

не видел, а может быть и не запомнил.Конечно, в экипаже нельзя без спорта. Кроме утренней зарядки, можно было 

заняться спортом, которым ты занимался на гражданке. В школьные годы я занимался классической борьбой. Был

устроен поединок между мной и матросом Кузнецовым, крепким парнем, который стал впоследствии старшиной

команды корабля. Поединок был странноватый. Мы долго ходили, приноравливаясь друг к другу. Получили

замечание за пассивность. У меня совсем не было злости, и я проиграл. Обидно не было. Но через 

несколько лет, когда командование корабля решало, кого поставить старшиной команды корабля,

выбор пал на Кузнецова. Вечерняя прогулка. Мы строем, чеканя шаг, выходим через ворота нашего каре

Петровских казарм на канал Грибоедова. Светят Питерские фонари, идёт снег. «Запевай!» - кричит

старшина роты. Мы пели или «Ладогу» или «Варяг». К тому моменту, когда прогулка заканчивалась и

мы должны были войти на территорию и скрыться за воротами Петровских казарм, мы во всю глотку орали:

«Прощайте, товарищи, с богом. Ура!» Помощник командира капитан третьего ранга Малолетов пытался научить

нас песне «Когда усталая подлодка из глубины идёт домой», но песня не заладилась. С большим удовольствием

мы пели: «Расстаётся с берегом лодка боевая». На прогулке был такой случай. Выгуливал нас командир БЧ-4

капитан-лейтенант Крикун. Он же был на корабле внештатным контрразведчиком. И вот, Валерий Петрович

заметил, что нас кто-то фотографирует. Он поручил нас старшине, сам, переодевшись в гражданское

платье, двинулся за фотографами. Потом рассказывали, что он их поймал, они выбросили кассету с плёнкой, а

он её подобрал. Вызвал оперативников. В результате расследования у них оказалась карта Ленинграда с маршрутами

следования матросов на завод.Караульная служба заключалась в том, чтобы стоять, закутавшись в тулуп, на 

люке из которого валил тёплый пар и делать вид, что ты не замечаешь матросов, возвращавшихся из

самоволки, лезущих через забор. В этом каре все-таки был забор слева от основной казармы.В части была

традиция. Перед тем, как уволиться в запас, старослужащие квасили капусту для остающихся. На камбузе был

огромный чан из нержавеющей стали. Под руководством кока одна команда нарезала капусту, другая сбрасывала

её в бак и каждый ряд пересыпала солью и специями. В капусту добавлялась клюква, виноград, и даже арбузы.

Третья команда в белых сапогах-штанах по пояс находилась в чане и укладывала, утаптывала капусту. Зато за

столом это было очень вкусно.Ленинград давал возможность замполиту вести культурно-политическую 

работу с экипажем. Мы посещали музеи, выставки, бывали в театрах, конечно с военно-прикладной или

политической  тематикой.   Увольнение. Для того, чтобы пойти в увольнение, надо получить увольнительную

записку, которую выдаёт помощник командира капитан третьего ранга Малолетов. Первое, что спрашивал

Малолетов, были не правила поведения в городе, хотя и это мы учили, он спрашивал устройство подводной

лодки. Вот сдашь раздел устройства п/л, можешь надеяться, что пойдёшь в город. В дальнейшей нашей

судьбе это не раз сыграло огромную роль. Спасибо Вам, товарищ капитан третьего ранга. Я стою перед 

Малолетовым, устройство третьего отсека сдал, пуговицы и ботинки начищены, блестят, форма выглажена,

подворотничёк пришит чистый. «Так, матрос Вольнов. В город собрались. Снять правый ботинок», - я

послушно снимаю правый ботинок, - «Хорошо, носок не дырявый. А то придете в гости к девушке из хорошей

семьи. Снимете обувь, а там дырявый носок. Позор на весь Военно-морской флот». Матросы, идущие в

увольнение, построены. Малолетов напутствует их перед строем: «Знаете, как вести себя в городе? Хотите

развлечься. Сходите с девушкой из хорошей семьи в кино. В базовом морском клубе делать нечего. Он

весь пропах женским потом. Да и женский персонал там далеко не свежий, некоторые так изношены, что одна

нога деревянная, а один глаз соломой заткнут». Наконец, все наставления даны. Мы прошли КПП. 

Мы в городе. Для меня это город Пушкина. Неужели по этим мостовым из гранитного камня ходил сам

Александр Сергеевич. Было приятно просто гулять по этому городу – музею и впитывать в себя красоту его

дворцов и статуй. В остальном увольнения не оставили ярких воспоминаний. Несколько раз заходил

в гости к маминой сестре и двоюродной бабушке. Бабушка – тётя Лёля, в те дни, когда мы с мамой приезжали

в Ленинград, с раннего детства рассказывала мне о Санкт-Петербурге. Когда она была маленькой, волею

судеб, она вместе со своей сестрой (моей бабушкой по маминой линии) Екатериной Васильевной были 

пожалованы в пажи к императрице, - жене императора Николая II – Александре Фёдоровне (Алекс). Поэтому

она досконально знала этот город, его историю, архитектуру, традиции и нравы. Тётя Лёля пережила в 

Ленинграде блокаду, поэтому знала этот город ещё и с этой стороны. Её рассказы заложили во мне

огромное чувство любви и уважения к этому городу. Я, к сожалению, не помню её рассказов, но чувство,

как и память о ней остались. Её дочь Тамара была за мужем за сыном известного тенора Мариинского

театра Николая Николаевича Середы. Так, что культурная программа моего пребывания в городе была обеспечена.

На практике у всех была своя жизнь, а частый гость не большая радость. Музеи это была моя отдушина, но трудно

разделить музеи в гражданской и военной жизни. Пару раз в Ленинград приезжали мама с сестрой. Мы

встречались у Тамары. Гуляли по городу. Эти встречи мне были очень дороги, особенно встречи с сестрой,

которая была мне очень близким человеком. Наконец,  нас пустили на завод. Лодка строилась на «Балтийском»

заводе. Огромные стапеля, мощь и грандиозность завода

производили неизгладимое впечатление. 

   Особая гордость завода это работающие на нём люди. Нас привозили на завод до проходной.

По территории завода до стапелей мы шли вместе с его работниками. Каждый раз я, проходя через

территорию завода, чувствовал себя частицей чего-то главного, значительного. Вспоминалась песня о заводской

проходной, что в люди вывела меня. Простые люди, скромно одетые ленинградцы. Но какие это

были монтажники, сварщики, электрики, да всех профессий не перечесть.   

Стапель - открытая площадка для постройки и спуска судна на воду.

Стапель представляет собой бетонный фундамент, на котором: - располагаются опоры судна (кильблоки);

и установлено крановое оборудование для погрузки секций и блоков строящегося судна. Судно, стоящее на

стапеле обычно ограждено строительными лесами для наружных работ на корпусе корабля.Рядом с лодкой

строились два танкера - «Мориз Торез» и «Пальмиро Тольятти». Для тех, кто не знает - это два генеральных секретаря коммунистических партий, первый - французской, второй - итальянской. К моменту закладки двух

танкеров оба уже скончалась, поэтому рабочие называли эти стапеля стапелями с покойниками. Мне это не нравилось.

Как-то это было не хорошо. На лодку надо было забираться по металлическим лесам с металлическими 

лестницами.Я впервые увидел свой отсек, свой боевой пост, на котором придется жить и служить.

Представьте себе железную бочку метров восемь в диаметре. Она разделена по горизонтали на три этажа.

Торцы бочки заварены, только на уровне третьего этажа в каждой переборке есть маленькая, круглая, 

сантиметров восемьдесят, дверь, которая закрывается (задраивается) на кремальеру – герметичный затвор.  

Вдоль стен, нет, это трудно назвать стенами, это свод. Вдоль свода проходят маленькие и большие трубы,

весь свод увешан приборными ящиками и опутан кабелями, иногда из пучка кабелей, между приборов торчит клапан.

С подволока (потолка) свисают большие механизмы клапанов погружения-всплытия. Весь свод оклеен

пробкой, защитой от отпотевания и теплозащитой. Среди этой массы приборов кабелей и труб ещё умещаются

каюта командира и каюта командира БЧ-2. Посередине приводные механизмы антенны «Аргумент». Средняя палуба

– приборный отсек ракетного управления. Вокруг приёмники и передатчики управления полётом ракеты, фазовые 

синхронизаторы, пульты управления полётом. Всё скомпоновано очень грамотно, на приборной палубе не тесно,

а даже комфортно, уютно. Пока в отсеке ещё идёт монтаж. С подволока свисают лианы кабелей, часть 

распаянных коробок открыты, от этого впечатление технических джунглей. Но скоро умелые руки питерских

рабочих всё приведут в порядок, малярши всё покрасят, и будет наш корабль как новенький. На завод ездим регулярно.

Крытый грузовик подают к КПП, и мы с шумом и гамом влезаем в кузов, накрытый брезентовым тентом,

рассаживаемся по лавкам. Несколько раз в это время к КПП приходила моя двоюродная бабушка – тётя

Лёля, и приносила корзину пирожков. Пустячок, а приятно. Пирожков всем хватало. Меня

вызвал корабельный доктор капитан медицинской службы Николай Николаевич Король. Это был очень достойный

офицер. Стройный, высокий, с правильными чертами лица. Характер мягкий, я никогда не видел Николая Николаевича

 раздраженным или вспылившим. Он, как и большинство корабельных докторов, был универсальным, грамотным врачом. За автономку он

сделал две операции. А сколько матросских и офицерских недугов он предупредил - ни счесть. Он строго

следил за качеством пищи, санитарией и по этой части был главным контролером над коками, как на корабле,

так и на плавбазе или в казарме. Физзарядка, закаливание – это тоже были его заботы. У меня с ним 

были хорошие отношения. «Слушай, - сказал Николай Николаевич, – твоя мама написала письмо, что ты в детстве

часто болел, что у тебя в четвёртом классе было сотрясение мозга (упал, выполняя на асфальте акробатический

кульбит) Что будем отвечать?» Я улыбнулся, мама всегда была самым заботливым человеком на земле.

«Настоящих людей так немного, на планете - совсем ерунда, а на Россию - одна моя мама, только, что она

может одна» - это про неё. Коля тоже улыбнулся - о чём говорить? И так всё понятно. Удивительно, но между

людьми независимо от их желания устанавливаются определённые отношения. В команде был старослужащий

старшина, не помню его фамилию. Он был круглолицый, крепко сложенный и рыжий. Узкие губы и сверлящий

взгляд не сулили ничего хорошего. Он преподавал элекроустройства корабля. Я, кончивший радиотехнический

техникум, конечно, знал предмет лучше него. И надо же такому случиться, что я сделал старшине замечание

на уроке, да ещё в присутствии всей команды. И началось, не так пришитая пуговица - наряд вне очереди, чуть

 замаранный подворотничёк – наряд вне очереди и т.д. и т.п. Вторым антиподом был непосредственный

мой начальник - старшина команды БЧ-2 Ленивцев. Я не мог понять, почему старшина хвастает тем, что он сын мимо

 проходящего немца. Я никогда не воспитывался националистом, но видимо потому, что мой отец был в фашистском

плену в Германии, у меня были свои счёты к этой нации. Скорее не к нации, а к тем её представителям, которые с мечом 

пришли на нашу землю. С Ленивцевым отношения не сложились. Как-то корабельный радист матрос Володя Чашин

– москвич - после ужина  шепнул мне: « Хочешь поговорить по телефону с Москвой? Мы подключились к 

прямому проводу Адмиралтейства и запросто говорим с Москвой». Конечно, побежали на телефонную станцию.

Провозились долго, но с Москвой поговорили. Опоздали на вечернее построение и отбой. Около казармы,

с издевательской улыбкой, ждал старшина Ленивцев. «Каждому наряд вне очереди. Отдраить до блеска

этажный матросский гальюн. Доложить дежурному по роте. Только после этого спать». Пришлось драить, слава 

Господу, что я морально легко переносил эти наказания. Во-первых, я понимал своё превосходство, и издевательства

меня мало задевали. Во вторых я не был белоручкой, и любая работа меня не пугала. В арсенале наказаний у старшин

было и такое упражнение – мыть трап (лестничный пролёт) зубной щеткой и снизу вверх.В остальном служба удалась.

Наконец стапельные работы закончены. Корабль готов к спуску на воду.  

    Спуск корабля на воду это одно из главных, если не самое главное событие. ведь корабль впервые погружается в

родную стихию, в которой ему предстоит жить и работать.

    Лодка строилась в Ленинграде ныне Санкт-Петербурге на Балтийском заводе.

Заложена в 1961г. Спущена на воду 30 января 1964г.

Огромное чудо техники шестидесятых годов было спроектировано в ЦКБ МТ

«Рубин» под руководством главного конструктора А.С.Кассациера и сотворено

руками инженеров, техников и рабочих Балтийского завода. Для завода это была

вторая лодка 651 проекта. Головная К-156 была спущена в 1962г. 

    Пред спуском К-85 на заводе случилось Ч.П. Утром должны были в

торжественной обстановке спускать танкер «Морис Торез».  

    Огромные стапеля и вообще мощь, и грандиозность завода производили

неизгладимое впечатление. Рядом с лодкой строились два танкера «Мориз Торез»

и «Пальмиро Тольятти». Для тех, кто не знает это два генеральных секретаря

коммунистических партий первый французской второй итальянской. К моменту

закладки двух танкеров оба уже скончалась, поэтому рабочие называли эти

стапеля стапелями с покойниками. мне это не нравилось. Как-то это было не

хорошо. Вечером решили, чтобы утром не возиться хорошенько смазать салазки,

на которых стоял корабль, и подрезать крепления, которыми корабль приварен к

стапелю, оставили только одно. Утром, оставалось, при большом стечении народа

перерезать последнее крепление и корабль по салазкам плавно сойдёт на воду.

Ночью сторож, который обходил территорию, услышал треск. Он позвонил в

караулку. Из караулки ответили: «Пить надо меньше! Тогда трещать не будет!».

Сторож, решив узнать все-таки, в чём дело, залез на корабль. В этот момент

оборвалось последнее крепление, и корабль сев на салазки самовольно ушел со

стапеля. От крупной аварии спасло то, что якоря были спущены из якорных

клюзов, и они зацепились за стапельные леса, сильно их порушили, но корабль не

ушел на другой берег Невы, а остался в акватории Балтийского завода. 

    Спуск на воду. Команда построена на пирсе возле стапеля. Швартовая команда,

во главе с помощником командира капитаном третьего ранга Малолетовым на

палубе корабля, и готова швартоваться к причалу, как только корабль будет

спущен на воду. На лодке заводская бригада мотористов, рулевых чтобы придать

кораблю движение в нужном направлении. На пирсе много народу, рабочие,

инженеры, военные. Кто-то на трибуне говорит речь. Наконец торжественный

момент. Жена командира капитана второго ранга Грибкава должна разбить

бутылку шампанского о носовую часть лодки, когда лодка будет соскальзывать в

Невские воды.

    Заводской сварщик перерезает последнее крепление, связывающее корабль со

стапелем, лодка садится на салазки, медленно начинает движение и ….. пройдя

четыре, пять метров останавливается. Скандал. Заводские подводят к лодке два

крана с двух сторон, заводят под киль железную болванку и по команде

синхронно пытаются ударом болванки по килю стронуть лодку с места. Всё

тщетно.

    Проходит время. Уже вечер. Нас увозят на ужин, а швартовая команда на

корабле. Корабельный доктор капитан-лейтенант Николай Николаевич Король

предлагает офицерам распить шампанское. Чего добру пропадать. Все леса и

трапы сдвинуты на пять метров, швартовой команде не спуститься. Война

войной, а ужин по расписанию. Наполняем в части бачки-термосы едой с

матросского камбуза, хлеб и другие продукты в отдельный ящик и едем на завод.

По дороге вспоминаем, что не взяли ужин с офицерской столовой. Надо

вспомнить, что неделю назад Малолетов списал из экипажа матроса Андреева, за

плохое поведение в городе и отправил его служить на Север. Приехали на завод,

ужин кладём в большой ящик, и подъёмный кран поднимает ящик на палубу

корабля. Перед самым подъёмом капитан-лейтенант Король кладёт в ящик

записку: «Малолетов, а твой ужин сожрал матрос Андреев». На следующий день

заводские приподняли лодку домкратами, смазали направляющие и салазки

солидолом и она милая пошла, поехала. С бутылкой шампанского тоже было всё в

порядке. Она разбилась как раз в тот момент, когда нос лодки поравнялся со

строем наших офицеров, которые стояли на краю пирса в конце стапеля.  

      Спуск корабля, это грандиозное зрелище. Огромный четырёхэтажный домина

медленно скользит на салазках по направляющим. Он по ходу скольжения

ускоряется и на выходе со стапеля совершает прыжок в воду, сильно подпрыгивая

как поплавок, он раскачивается, как бы прощаясь со стапелем и заводом.

    Завод родил своё очередное детище. Лодка встаёт у пирса сразу за танкером

«Морис Торез». Танкер огромный, его носовая часть высоко нависает над лодкой.

Лодка по сравнению с танкером кажется маленькой, но лодка как айсберг. У неё

огромная подводная часть, да и по стоимости лодка дороже танкера. Так что мы